Бугаев Федор
Студент 2 курса магистратуры
Факультет международных отношений
Санкт-Петербургский государственный университет
г. Санкт-Петербург
Стратегические коммуникации в публичной дипломатии России, ЕС и НАТО: сравнительный анализ
Геополитическая нестабильность и огромное количество внешних вызовов ставят перед акторами международных отношений новые задачи, значительная роль в решении которых отводится публичной дипломатии как средству формирования имиджа субъекта на мировой арене. В борьбе за сферы влияния и завоевание «умов и сердец» зарубежной общественности особую актуальность приобретают стратегические коммуникации. Их основная цель заключается в поиске наиболее оптимальных вариантов артикулирования и транслирования отвечающего национальным интересам месседжа иностранной аудитории для изменения восприятия либо самого актора, либо отдельного вопроса международной повестки. Как правило, стратегические коммуникации имеют ценностную окраску, дискурсивно оправданы и подразумевают какую-либо форму ответной реакции со стороны государства-реципиента. В условиях перехода к полицентричному мироустройству в рамках глобальной трансформации системы международных отношений целесообразно рассмотреть подходы к стратегическим коммуникациям таких крупных игроков, как Россия, Европейский союз и НАТО, выявить сущностные характеристики и отличительные особенности каждого из них с точки зрения превалирующих нарративов и оценить их эффективность.
Интерес к понятию «стратегические коммуникации» возник сравнительно недавно и был напрямую связан с повышением конфликтного потенциала в региональном и общемировом масштабах. В частности, Евросоюз и НАТО инициировали создание соответствующих подразделений в своей институциональной структуре после Украинского кризиса 2013-2014 гг. В 2014 7 государств-членов НАТО подписали меморандум о взаимопонимании по учреждению Центра передового опыта (превосходства) НАТО в области стратегических коммуникаций. Примечательно, что на текущий момент к функционированию этой вспомогательной структуры подключились только 14 стран-союзников из 30 [1], что свидетельствует, во-первых, о недостаточной заинтересованности в подобном Центре, а во-вторых (что, вероятно, даже первостепенно для отказавшихся государств) – о принципиальном нежелании тратить свои финансовые ресурсы на эту сферу деятельности. Центр стратегических коммуникаций НАТО расположен в Риге, в его компетенцию входит обширный круг вопросов, начиная от разъяснения политики и действий НАТО в той или иной области широкой общественности до ведения психологических операций для достижения политических и военных целей [2]. Таким образом, Североатлантический альянс в силу военной специфики своей деятельности придерживается расширительной трактовки стратегических коммуникаций, под которыми понимается не только повышение осведомленности граждан о работе НАТО (причем как в странах-членах, так и в странах-партнерах), но и вполне манипулятивные технологии милитаристского характера.
Европейский союз, в свою очередь, активизировал свою внешнеполитическую информационную кампанию примерно в тот же временной промежуток, что и Североатлантический альянс. Особое рвение в создании рабочих групп по стратегическим коммуникация в составе Европейской службы внешних связей, а также в принятии соответствующих нормативно-правовых актов демонстрировал Европейский парламент, который в своих многочисленных резолюциях обосновывал эти шаги как последовательный ответ на возникшие вызовы и угрозы европейской безопасности, причем в документах назывались вполне конкретные международные акторы, чья политика привела к внедрению стратегических коммуникаций – Россия и запрещенная на территории РФ террористическая организация ИГИЛ [3]. Фактически, ключевой заявленной целью ЕС в области стратегических коммуникаций стало противодействие дезинформации, причем применялся как адаптивный подход, предполагающий саморегулирование информационного пространства путем повышения цифровой грамотности граждан через специализированные программы и тренинги, так и патерналисткий подход, заключающийся в «ручном управлении» информационным полем посредством развенчивания мифов и публикации опровержений [4, с. 5-6]. Евросоюз настолько увлекся борьбой с искажением фактов, что даже создал с этой целью отдельный интернет-ресурс EUvsDisinfo. Однако надо заметить, что стратегические коммуникации ЕС, несмотря на чрезмерную зацикленность на одном направлении деятельности, отличаются имплицитным наличием аксиологического компонента. Верховенство права, фундаментальные свободы, защита прав меньшинств и другие общеевропейские либерально-демократические ценности [5] присутствуют в абсолютном большинстве транслируемых Европейским союзом сообщений, в чем обнаруживается сходство и близость позиции этого интеграционного объединения с видением Североатлантического альянса. ЕС и НАТО видят свою миссию в сфере публичной дипломатии практически идентичным образом: оба актора считают распространение ценностей в мире самоцелью своего существования. Кроме того, сотрудничество этих двух международных организаций в области стратегических коммуникаций отмечено также их общими усилиями по противодействию дезинформации в СМИ, что особенно ярко проявилось в период пандемии covid-19.
В российском научно-исследовательском дискурсе места стратегическим коммуникациям не нашлось [6, с. 176-177], но отрицать их инструментализацию на практике российским руководством невозможно. Информационное обеспечение внешнеполитической деятельности страны принято рассматривать через призму информационной войны [7, с. 44], роль нашей страны в которой заключается в предоставлении альтернативного западному взгляда на международные события. Департамент информации и печати МИД России в лице Марии Захаровой не упускает ни одной возможности прокомментировать заявления зарубежных коллег, так или иначе затрагивающие национальные интересы России, зачастую выбирая для этого достаточно жесткую и даже агрессивную риторику. Кроме того, российской публичной дипломатии и, как следствие, внешней информационной политике, не свойственно ценностное воздействие на аудиторию (по крайней мере, с той очевидностью, с которой это характерно для ЕС и НАТО). Цель транслируемых вовне месседжей предельно прагматична – отстоять свою точку зрения и убедить в ней как можно большее число граждан. С учетом того, что стратегические коммуникации имеют в российском дискурсе негативную коннотацию и воспринимаются скорее как угроза национальной безопасности [7, с. 44-45], участие России в информационном противодействии им предполагает не только гражданскую, но и военную составляющую, поэтому российское видение рассматриваемого концепта в целом схоже с интерпретацией НАТО. Таким образом, Россия демонстрирует двойственный подход к стратегическим коммуникациям, рассматривая их в этой формулировке как внешний вызов национальной безопасности страны, но в то же время активно применяя их же в своей деятельности в ином (синонимичном) терминологическом воплощении. Любопытно, что Евросоюз и Североатлантический альянс, в свою очередь, с позиции реципиентов отождествляют стратегические коммуникации с пропагандой и тоже видят в них угрозу, но в их случае – либерально-демократическим устоям общества [см. 2, 3].
Конструируемые акторами нарративы конкурируют друг с другом в информационном поле. В треугольнике Россия-НАТО-ЕС мы видим определенную взаимозависимость транслируемых посылов. ЕС и НАТО, выступающие в сфере стратегических коммуникаций единым информационным фронтом, реагируют на российские месседжи, проводят их фактчекинг и в случае необходимости опровергают. Сформулированные новые сообщения становятся объектом уже российской информационной кампании по противодействию западному «мягкому» влиянию в цифровой среде, что превращает весь процесс в замкнутый круг. Тем не менее, существуют принципиальные отличительные особенности в подходах этих трех игроков. Так, например, стратегические коммуникации России в меньшей степени заточены на сотрудничество с международными партнерами [8, с. 57]. Главная их задача – разъяснение и убеждение, но монологичность (односторонность) и фрагментарность применяемого подхода к публичной дипломатии ведет только к краткосрочному эффекту, в то время как запрос на кооперацию и взаимодействие – более устойчивый и стабильный тренд, имеющий долговременный потенциал. Европейский союз и НАТО, напротив, предоставляют своим гражданам диалоговые форматы коммуникации, специализированные структурные подразделения занимаются исследованиями потребностей общества, а последовательная координация информационной политики оказывается более эффективной со стратегической точки зрения. Более того, России не удалось в полной мере использовать потенциал «вакцинной дипломатии» в информационной среде, так как требовалась полноценная кампания по «раскрутке» российских препаратов от коронавируса за рубежом с учетом ожидаемых попыток их дискредитации, что можно отнести к категории упущенных возможностей в рассматриваемой области.
Приведем в качестве примера те нарративы, которые использовались НАТО в их стратегических коммуникациях в период пандемии коронавирусной инфекции. Во-первых, Североатлантический альянс продолжил позиционировать себя как военное объединение, регулярно демонстрируя в своих социальных сетях фото и видео военных учений под хэштегом #StrongerTogether [9], что укрепляло в сознании общественности чувство защищенности в традиционном его понимании. Во-вторых, НАТО подчеркивала, что организация – это не просто военное объединение, но еще и союз, базирующийся на общих ценностях. Хэштег #WeAreNATO, под которым размещались соответствующие посты – это коммуникативное воплощение единства, сплоченности и стрессоустойчивости альянса перед лицом нового, нетипичного вызова. Основные месседжи этого кризисного периода в рамках заявленных нарративов звучали следующим образом: «поддержание боеготовности», «совместные усилия военного и гражданского населения в борьбе против covid-19», «солидарность союзников» и «перепрофилирование оборудования НАТО под нужды здравоохранительной отрасли» [9].
Таким образом, стратегические коммуникации по-прежнему остаются важнейшим инструментом публичной дипломатии субъектов международных отношений и даже приобретают новый виток популярности в кризисные моменты. Именно умелое использование стратегических коммуникаций способно сформировать требуемый образ актора в глазах иностранной общественности с акцентом на его сильных сторонах. Да, на практике складывается ощущение, что страны-члены Евросоюза и Североатлантического альянса не справились с пандемией covid-19, не смогли своевременно адаптировать свои национальные системы здравоохранения и предотвратить тяжелые социально-экономические последствия, однако стратегические коммуникации позволяют несколько скорректировать эти представления через трансляцию нарративов сплоченности и солидарности, в то время как Россия, располагая таким мощным ресурсом, как первенство в разработке вакцины от коронавируса, не смогла должным образом артикулировать этот сюжет вовне и в результате проблем информационного освещения своей внешнеполитической деятельности оказалась в очередной раз втянута в открытое информационное противостояние на мировой арене.
Библиографический список
- The NATO Strategic Communications Centre of Excellence (NATO StratCom COE) official site. URL: https://stratcomcoe.org/about_us/about-nato-stratcom-coe/5 (дата обращения: 08.05.2021).
- NATO Secretary General’s Annual Report 2020. URL: https://www.nato.int/nato_static_fl2014/assets/pdf/2021/3/pdf/sgar20-en.pdf (дата обращения: 08.05.2021).
- European Parliament resolution of 23 November 2016 on EU strategic communication to counteract propaganda against it by third parties. URL: https://eeas.europa.eu/sites/eeas/files/ep_resolution_on_eu_strategic_communication.pdf (дата обращения: 08.05.2021).
- The Routledge Handbook of International Resilience / ed. by D.Chandler, J.Coaffee (eds), London, 2017. 420 p.
- EU strategic communications with a view to counteracting propaganda: in-depth analysis / European parliament, Directorate-General for external policies, policy department, 2016. URL:
https://www.europarl.europa.eu/RegData/etudes/IDAN/2016/578008/EXPO_IDA(2016)578008_EN.pdf (дата обращения: 08.05.2021).
- Michlin-Shapir, V. The Long Decade of Disinformation / Defence Strategic Communications (The official journal of the NATO Strategic Communications Centre of Excellence), Vol. 9, Autumn 2020. Pp. 169-187.
- Fridman, O. ‘Information War’ as the Russian Conceptualisation of Strategic Communications // The RUSI Journal, 2020, Vol. 165:1. Pp. 44-53.
- Tsvetkova, N., Rushchin, D. Russia’s Public Diplomacy: From Soft Power to Strategic Communication // Journal of Political Marketing, 2021, No. 20:1. Pp. 50-59.
- Bjola, C., Manor, I. NATO’s digital public diplomacy during the covid-19 pandemic. URL: http://turkishpolicy.com/article/1018/natos-digital-public-diplomacy-during-the-covid-19-pandemic (дата обращения: 08.05.2021).